на нее перестают обращать внимание
Проснись, Марина!
...Чем старше становишься, тем
все больше учишься любить скромнее. Незаметнее. Для объекта твоей любви - во
всяком случае. Привыкаешь к тому, что твоя любовь – это твоя забота и твои, как
принято говорить, проблемы. Скажу больше: постепенно, раз за разом получая под
самый дых своей души, ты учишься так глубоко прятать эту самую любовь даже от
самого себя, что порою и поверить трудно, что она есть.
...Но если она есть, как ни
прячь, то она все-таки есть. И, спрятанная так далеко от самого себя, в такие
уголки души, куда, как ты надеешься, не проникнет даже лучик от ее света, она
всегда найдет способ напомнить тебе: себя не обманешь. Хотя постараться можно.
Вот и стараемся, бедные...Те, которые не любимые. Почти жалкие в своем
неистребимом желании быть нужными обожаемому существу. Тем более жалкими, чем
очевиднее стремление не к тебе, а от тебя. От тебя... Прочь... Прочь...
Я постаралась хорошо. Прошло уже почти четыре года с тех пор,
как мы с тобой разъехались по разным городам. И разным квартирам. Закончилось
наше совместное проживание под одной крышей. Этакое маленькое европейское
общежитие: два взрослых человека обедали и ужинали за одним столом, делились
сигаретами и едой, смотрели один телевизор, слушали одни песни, вместе гуляли и
вместе отдыхали. Мне нравилось, как мы выглядели со стороны: ну чем не муж и
жена? Так все и думали. Иллюзия. Миф.
Но в наши непоправимо
дружеские отношения не примешивалось ничего личного. Оказывается, так тоже
бывает. Можно научиться и этому. Научиться нужно было мне. Оказавшись способной
ученицей, в конце концов я привыкла к тому, что ты – это только эпизод. Что я –
это только эпизод. И когда-нибудь наше маленькое общежитие перестанет
существовать.
Готовность к тому, что
произойдет – большое дело. Готовность эта помогает пережить то, что пережить трудно.
Поэтому когда ты уехал в другой город, мне было почти легко. Я так долго любила
тебя, что ты перестал обращать на это внимание. А потом и совсем забыл об этом.
Впрочем, все правильно: никто не обязан помнить о ненужной тебе любви.
В конце мы оба уже немного
устали. Да и могло ли быть по-другому: свободные друг от друга, от всяких
обязательств, мы все равно не были свободны до конца. Мы играли по правилам, не
задевающим самолюбие и сердце друг друга. Мы старались по ним играть. Когда
много месяцев играешь в одни и те же игры, когда-то устаешь. Мы всегда
старались выглядеть лучше. Я – старалась – это уж точно. Потому что знала:
любовь очищает взгляд. И огрехи, незаметные для глаз любящего мужчины, как под
увеличительным стеклом видны нелюбящему. Пусть и другу. Хотя... Дружба – это
тоже любовь.
Наверное, мы были друзьями.
На самом деле друзьями. Но ведь случается, что и дружба кончается. Как
кончается когда-то любовь. Это только в четырнадцать лет можно думать, что
любовь бесконечна. Можно любить и разлюбить. И вот если, разлюбив, ты
понимаешь, что все-таки можешь и хочешь жить с разлюбленным рядом, то это уже
больше любви. Это уже судьба. Мне всегда казалось: даже если разлюблю тебя, все
равно хотела бы остаться рядом. Но судьбу создают двое. А один – это проигрыш
по крупному.
В своей опустевшей без тебя, твоих шагов и твоего голоса
квартире, я убеждала себя: все к лучшему. Ему нужно устраивать свою жизнь.
Заводить жену, дом и детей. Заниматься любимым делом. Сколько же можно
откладывать все на потом? Потом может не наступить.
Мне пора выходить замуж. Сын
растет, мальчику нужен мужчина...
Так не могло продолжаться
вечно – мы оба это понимали. Ты знаешь, очень часто я мечтала о том, чтобы ты
ушел как можно быстрее. Мне казалось: тогда наступит облегчение. И я наконец-то
встречу мужчину, который будет любить, желать и нежить. Потом, без тебя,
собирая по стенам квартиры воспоминания о тебе, я поняла, что зря торопилась:
лучшее так и не пришло. А может... А может, оно не пришло потому, что я прозевала его, пока была рядом с тобой и,
честно пытаясь быть твоим другом, все-таки надеялась, что ты меня полюбишь.
Обязательно полюбишь...
Ты часто говорил: ни за что
бы не стал страдать по женщине, которой не нужен. Теряю не я, говорил ты,
теряют меня. Наверное, ты думал, что и я постепенно научусь думать так же. А я
вот не научилась. Потому что потеряли не меня, потеряла я. Впрочем, можно ли
потерять то, что никогда не было твоим? Велика власть несбывшегося и желанного.
Самая большая любовь – несбывшаяся...
Замуж я так и не вышла.
Как-то не получилось. А в остальном все хорошо: я перестала жалеть о том, что
больше не смогу заниматься любимым делом. И успокоилась приобретенным: знаешь,
зарабатывать на жизнь тем, что считалось твоим хобби – не самое последнее дело.
Туристы – веселые люди. И ели бы не они, разве объездила бы я почти весь земной
шар? Сын учится в гимназии. В нашем доме есть мужчина – это он. Он уже
подшучивает надо мной, когда я пытаюсь вбить гвоздь в стену. Забирает у меня
молоток. У него и впрямь получается
лучше.
Ты тоже не женился. Как-то не
получилось. А в остальном все хорошо. Ты получил все, что хотел: деньги,
власть, престиж и обладание. Сегодня у тебя есть все это. И я за тебя очень
рада. Потому что ты всего этого был достоин.
Никто не верил, кроме тебя и
меня, а все-таки твой сценарий назвали лучшим. Фильм вышел и критики
рассыпались в похвалах. Сейчас ты очень занят: готовишься к новым съемкам. Я
читала в газетах, что они пройдут в Бельгии. Еще я читала, что ты купил себе
уютный домик где-то на живописном острове. И несколько месяцев в году проводишь
там. До тебя трудно дозвониться: ты всегда в разъездах, встречах, обсуждениях.
Впрочем, я и не звоню сама. Зачем? Главное – что у тебя все сложилось так, как
ты хотел. Ты сам звонишь мне иногда. И тогда мы встречаемся, как старые добрые
друзья. Ты очень изменился, часто я замечала твою надменность, особенно в
первые минуты нашей встречи. Но потом ты «оттаиваешь, отходишь» и я опять вижу
в тебе много прежнего, вижу, что ты рад мне. Наверное, всегда радуешься, когда
можешь продемонстрировать свидетелю твоих серых и сумрачных вчерашних дней
сегодняшний блеск, свет и удачу. А может, ты на самом деле рад, я не знаю.
Ты рассказываешь мне о
молодых актрисах и старых актерах, о киношных интригах, припоминаешь комичные
ситуации, случившиеся во время съемок. Я слушаю, затаив дыхание: ты всегда был
хорошим рассказчиком и умел заворожить голосом, взглядом. Иногда мне кажется,
что ты тоже – актер. Но ты качаешь головой: нет, играть – не для тебя. Пусть для
тебя играют другие. Ты рассказываешь мне свой новый сценарий: о человеческом
коварстве и предательстве. Должно быть, это будет здорово. Потому что это
делаешь ты. Мы пьем кофе, болтаем, смеемся. Что еще нужно? К концу нашего
общего дня я замечаю, что тебе вновь не терпится вернуться к своему привычному
образу жизни. И ты вздыхаешь облегченно, когда я сажусь в поезд и уезжаю... В
следующий раз ты позвонишь через три месяца.
Поэтому я удивилась, что ты позвонил раньше. Мы договорились
встретиться на следующий день. И ты сам приехал ко мне, мне даже не пришлось
трястись три часа в поезде – как обычно бывает. Я с трудом узнала тебя. Ты
совсем не говорил о работе, ты... Ты обращал внимание только на меня. Это был
чудесный день. Мы сходили в кино, потом в уютном китайском ресторанчике, где
было особенно уютно после улицы и снега, выпили бутылку красного вина и, по
законам какого-то романтического жанра, заказали свежую клубнику. А потом...
Потом ты взял такси и мы поехали... к тебе. За сто километров – на такси! Ты
непременно хотел показать мне свою новую студию – непременно сегодня! А еще,
сказал ты, тебе нужно сказать мне что-то важное. В такси мы смеялись,
вспоминая, как в былые времена две чашки кофе в итальянском кафе были для нас
сродни выходу в свет. А теперь вот – такси за сто километров.
Снег все шел и шел. Мы
удивлялись: в этих краях такие снегопады случаются редко. И старинный особняк,
стоящий среди елей, на верхнем этаже которого ты и снял студию, казался
каким-то нереальным и пугающе красивым. Как все в тот день и вечер.
Мы зажгли свечи, ты принес
виноград и бутылку шампанского. Потом достал из кармана маленькую коробочку,
вынул оттуда красивую серебряную цепочку и надел мне на шею. И мне все время
казалось, что я это уже где-то читала. Или ты мне рассказывал? А потом ты
спросил: -Можно тебя поцеловать?
Можно ли поцеловать женщину,
которая уже забыла, как это бывает?
...Ты закрыл жалюзи. Ты учил
меня любить, напоминая о давно забытом и давно не происходившем в моей одинокой
женской жизни. Свечи оплавлялись, ты наливал в бокал шампанское и, приподнимая
с подушки мою голову, подносил его к моим губам. Твоя цепочка с крестиком,
которую ты никогда не снимаешь, переплеталась с моей – твоим подарком. И ты
говорил мне, что любишь меня и только
сейчас понял это. И мне все время казалось, что я уже это где-то читала... Или
– слышала?
... А потом через закрытые
жалюзи стала просачиваться серая дымка зимнего утра. Лицо твое в наступающем
рассвете показалось мне отчужденным и холодным. Ты встал, сварил кофе, сел напротив
меня. И вдруг я увидела, что ты смеешься. Я спросила: -О чем ты, чему ты?
И ты ответил: -Ну как,
хорошая была игра? Мне так не хватало эмоций, чтобы выписать одну сцену в своем
фильме. Мне нужно было объяснить актрисе, как надо сыграть женщину, вдруг
получившую мужчину, которого ей не суждено получить никогда. А потом она
узнает, что он просто пошутил с ней. Теперь я смогу это сделать. Ты подошла для
этого эксперимента лучше других...
И я заплакала, глядя в твои
смеющиеся глаза...
...-Марина, проснись! Ты
плачешь? – дверь в мою комнату открылась и я увидела твое отражение в оконном
стекле. Сквозь жалюзи пробивалась сизая дымка наступающего утра.
- Просыпайся, Марина! Это
только сон!
-Я уже проснулась, я уже
проснулась...